Уточняющий вопрос

Волею обстоятельств на несколько недель меня выбросило из нормальной жизни, и по возвращении я получил редкую возможность взглянуть на процесс более отстранённо. Изучить и попытаться понять. Но невозмутимость исследователя сменилась сначала оторопью, потом удивлением, а в результате экспрессии стало слишком много, чтобы просто сидеть и наблюдать.

Всё это – происходящее, реальность, жизнь вокруг – столь узнаваемо, что кажется: я живу в книге. И мне не нравится сюжет, потому что я знаю, какой будет развязка. И меня мутит от языка, потому что в нём слишком много сахара и чего-то липкого, что делает его похожим на мушиный клей. У меня слишком много претензий к автору, потому что он неоригинален, ленив и при этом отвратительно профессионален. Но никто меня не спрашивает, потому что я всего лишь эпизодический персонаж.

Вокруг – политизированная антиутопия, Оруэлл и прочие в том же духе. Может быть даже Замятин и, безусловно, Бредберри. Поразительно, как много книг написано на эту тему, как все привыкли к этой теме и как привыкли воспринимать её лишь как «тему» – как повод задуматься, но не повод действовать.
Теперь это не более чем театр и символизм. В своём третьестепенном личном мини-сюжете я смотрю фильм про героя в маске, который борется с миром лжи, читаю «графический роман» о том, как разрушается фальшивый мир двумыслия и страха, и думаю о том, что теперь для подобных идей необходима очень толстая сахарная оболочка. Чтобы горечь лекарства не раздражала нёбо, привыкшее к более приятным ощущениям.

Возможно, это случайность, но я, как бог, не верю в совпадения и не играю в кости. Я закрываю книгу, я переключаю телевизор с видео-канала на канал обычный, центральный, общеупотребительный – и наблюдаю за строительством другого, настоящего мира лжи, и меня, признаться, тошнит, хотя я человек далеко не брезгливый.

Этот распрекрасный мир удобной лжи, расчётливого предательства и выгодной подлости будет окончательно построен тогда, когда уйдёт последнее поколение, сохранившее хоть какие-то воспоминания о другом варианте реальности. Сейчас происходит заключительный этап, когда уже бесполезен саботаж, вредительство или воровство материала.


Пророки ошибались: не нужно сжигать книги, где описана правда, – достаточно выпустить много-много книг, пропитанных полуправдой, с равными долями выдумки, больной фантазии и банальной глупости. А такое чтиво всегда интереснее. На него всегда будет б0льший спрос. И правда захлебнётся, растворится, осадком ляжет на дно, но кто будет нырять, просеивать, выпаривать тонны информации в поисках истины, когда всё, что нужно знать, уже расфасовано и выложено для употребления?

Оказывается, чтобы исказить значения слов и отравить даже самые прекрасные слова требуется так мало времени, что и оперативнейший электронный словарь не способен справиться с мутациями смысла. И вот уже приходится объяснять значения самых очевидных слов – и вот уже само это объяснение приравнивается к поступку.
А слова – это язык, а язык – это то, чем мы думаем, а значит, вирус так глубоко проник в программу, что сам стал программой. Снаружи не изменить, а проникать внутрь – значит, менять себя, и значит, проигрывать. Но пребывать в отчаянном бездействии не лучше.

И вот я, сообразно своей роли, со всеми отведёнными мне репликами, описаниями и поступками, пытаюсь что-то сказать и, таким образом, что-то сделать, хоть и понимаю, что если вырвать страницы с моим участием, ничего не изменится. Но это тот «последний дюйм», последняя клеточка меня, которая никогда не успокоится.
Придётся и мне присоединиться к обсуждению одной из самых обсуждаемых тем.

Итак,
соглашаясь
с безусловно правильным утверждением
«de mortius aut bene aut nihil»,
может быть, кто-нибудь объяснит мне, относится ли это к Сталину, Ленину или, например, к Гитлеру, то есть тем, кто, будучи mortius, лишён даже nihil?
Разве милостивое всепрощение и подозрительная забывчивость должна касаться лишь тех, кто – вот ведь странное совпадение! – удобен существующему политическому строю?
Что же заставляет людей, очевидно недовольных существующим политическим строем оплакивать одного из основателей – того, кто стоял у истоков и несёт ответственность?
Это милосердие? Или склероз? А может быть, страх? Или уже сформировавшаяся привычка думать так, как удобно думать?

Только этот вопрос.
Не обязательно отвечать здесь.

P.S.
History repeats itself. Парой сотен страниц раньше моя страна проглотила канонизацию отрекшегося монарха, который сделал для неё столько, что, пожалуй, расстрел можно считать помилованием. Кажется, скоро к лику святых причислят того, кто сделал даже больше. Но он умер не мученической смертью – вот в чём проблема.